Ц е л и у р о к а: Проанализировать поэму А.А.Блока “Двенадцать”; раскрыть её художественные особенности, показать её полемический характер, психологизм художественного произведения; развивать умение учащихся анализировать, систематизировать прочитанное, делать выводы, обобщать, строить собственные высказывания; развивать наблюдательность, понимать роль художественной детали; содействовать формированию чувства гражданского долга перед страной, понимания общественных процессов, происходящих в наше неспокойное время; прививать интерес к настоящему будущему страны, родного края.
Т и п у р о к а: урок-исследование
М е т о д и ч е с к и е п р и ё м ы: аналитическое чтение поэмы, исследование отдельных её глав.
О б о р у д о в а н и е: портрет писателя, высказывания о поэме “Двенадцать”, план анализа художественного произведения, выставка книг поэта.
Х о д у р о к а
I. Вступительное слово учителя. (слайды 1-4)
Написав поэму “Двенадцать”, Блок воскликнул: “Сегодня я – гений!” “Двенадцать” – какие они бы ни были – это лучшее, что я написал. Потому что тогда я жил современностью”, – утверждал поэт. Однако первое прочтение поэмы обычно вызывает даже недоумение, ставит много вопросов (сл. 5)
– Почему поэма названа “Двенадцать”?
– Каков смысл её названия?
– Кто герои произведения?
– Почему Христос? Что значит этот образ в поэме?
– Какие символы присутствуют в произведении?
На эти вопросы мы постараемся ответить, читая и анализируя поэму А.А. Блока, которая и в год создания, и сейчас, спустя 93 года со дня написания, вызвала и вызывает столько разных диаметрально противоположных мнений.
Вообще, “Двенадцать” – парадоксальное произведение. Оно написано в январе 1918 года, то есть по горячим следам. Через два месяца после Октябрьской революции. Осознать значение события современнику было очень сложно – “большое видится на расстоянье”. Поэма удивляла ещё современников Блока. По утверждению В.Маяковского, “одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие – славу ей”.
“Поэма эта есть, бесспорно, высшее достижение Блока. В основе – крик отчаяния за гибнущее прошлое, но крик отчаяния, который возвышается до надежды на будущее”,– так отозвался о произведении Л.Д.Троцкий.
Сегодня мы, анализируя отдельные главы и строфы, побываем в роли исследователей, ознакомимся с трактованием двух критиков, с двумя взглядами на идейное содержание поэмы А.Блока, на изображение революции в ней. Для этого разделимся на две группы. Одна группа будет представлять взгляды исследователя А.В.Терновского, а другая – С.В.Ломтева. В полемическом споре мы, надеюсь, правильно поймём идейное содержание произведения, уловим суть вопросов, волнующих критиков столь долгое время.
Казалось бы, мы рассматриваем события давно минувших дней, но с тем далёким временем в нашем третьем тысячелетии есть много схожего, общего. Как и в 1917-18 годах, так и сегодня решается судьба великого государства, ведь четвёртого декабря ваши родители должны будут исполнить свой гражданский долг – принять участие в выборах, проголосовать за лучших представителей народа. Перед каждым гражданином в то далёкое время тоже стоял вопрос: с кем идти в будущее, остаться в России или покинуть Родину, сейчас мы также должны сделать правильный выбор, который повлияет на будущее страны и, безусловно, на ваше будущее.
А.А.Блок в 1918 году выполнил свой гражданский долг: он рассказал о том, что волновало, переполняло его, что звучало и жило в нём.
II. Работа над темой урока.
Анализ произведения мы будем проводить по плану, который лежит у вас на партах (сл.6)
1. Творческая история создания поэмы.
А начнём мы с творческой истории поэмы. Интересно узнать, как сам автор отметил этот период в своей записной книжке. (Сообщение ученика)(сл.7)
Из 56-ой записной книжки А.А. Блока
“3 января… К вечеру – ураган (неизменный
спутник переворотов)”.
“8 января. Весь день “Двенадцать””.
“11 января… Нет уж, не то время, не та музыка.–
Музыка какая (если жёлтое)?”
“15 января… – Мои “Двенадцать” не двигаются.
Мне холодно. Неужели дело в
Луначарском или, даже в Ленине? Это же – “конец
исторического процесса”…”
“22 января… Звонил Есенин, рассказывал о
вчерашнем “утре России” в Тенишевском зале.
Газеты и толпа кричали по адресу его, А.Белого и
моему: “изменники”. Кадеты и Мережковские
злятся на меня страшно. Статья “искренняя”, но
“нельзя” “простить”. Господа, вы никогда не
знали России и никогда её не любили! Правда глаза
колет”.
“25 января… Думы, думы – и планы, столько, что
мешают приняться за что-либо прочно. А своё бы
писать (Иисус)”.
“27 января… Пишу о “Праматери” в издательстве
Сабашниковых. “Двенадцать””.
“28 января… “Двенадцать””.
“29 января… Сегодня я – гений!”
“18 февраля… Что Христос идёт перед ними –
несомненно. Дело не в том “достойны ли они Его”,
а страшно то, что Он с ними, и другого пока нет, а
надо Другого – ? – Я как-то измучен”.
Вывод: (сл.8). Из творческой истории мы узнали о том, что для самого Блока в период её создания очень многое было неясным, во многом поэт не мог разобраться. Однако сомнения всё же не прервали работу над поэмой, более того, создаётся впечатление, что именно в ответ на свои собственные сомнения в том, всё ли так понимает, как того требует время, Блок создал “Двенадцать”.
2. Жанр и стиль композиция поэмы “Двенадцать”.
Прежде чем приступить к анализу, разберёмся сначала в вопросах жанра, стиля и композиции поэмы. (Сообщение ученика)
Вывод: (сл.9) “Двенадцать” – эпическая поэма, она как будто составлена из отдельных зарисовок, картинок с натуры, быстро меняющих одна другую. Динамичность и хаотичность сюжета, выразительность эпизодов, из которых складывается поэма, передают неразбериху, которая царила и на улицах, и в умах. Есть в поэме и лирические мотивы. Автор не является героем поэмы, его позиция проявляется косвенно в том, что и как он изображает; в начальной картине-пейзаже, в конце поэмы. Композиция, отражающая стихию революции, определяет стилевое разнообразие поэмы. “Слушайте музыку революции”, – призывал Блок. В поэме и звучит эта музыка.
Учитель : Музыка у Блока – метафора, выражение “духа”, звучание жизни. Музыка эта выражена в ритмическом, лексическом, жанровом своеобразии поэмы. Традиционные ямб и хорей сочетаются с разностопными размерами, иногда с нерифмованными стихами.
3. Почему поэма названа “Двенадцать”? Каков смысл названия поэмы?
Вполне закономерно возникает вопрос, каков смысл названия поэмы? (Сообщение ученика). (сл.10)
Символичным в поэме “Двенадцать” является её название. Это число подобно различным агрегатным состояниям одного и того же вещества, предстаёт перед читателем в самых разнообразных ипостасях. Первое, что бросается в глаза в связи с числом “двенадцать”,– это двенадцать частей поэмы, каждая из которых отличается по ритму, стилистике и содержанию от всех предыдущих и последующих, и, хотя поэма есть последовательное изложение событий, каждая из частей несёт вполне самостоятельную смысловую и эмоциональную нагрузку. Также число “двенадцать” – это полночь, некая граница, рубеж завершённости и начала, смерти старого и рождения нового. Символ цикличности всех процессов и неизбежности перемен содержится и в количестве месяцев в году, которых тоже двенадцать. Однако самым главным символом в поэме, непосредственно связанным с её названием, являются двенадцать красногвардейцев. Первое же упоминание об их количестве заставляет читателя задуматься над смыслом этого числа. Нечто миссионерское царит во всех их действиях, словах, в самом их существовании:
… И идут без имени святого
Все двенадцать вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль.
Эти двенадцать идущих подчинены единой цели. Они верят в праведность идеи, которой они служат. Они, словно крестоносцы, насаждают веру в светлое будущее “огнём и мечом”.
Аналитическое чтение глав поэмы.
– Кто же, кроме двенадцати красногвардейцев, герои поэмы? Давайте прочитаем, какую характеристику даёт им автор, обратим внимание при чтении, какие изобразительные средства помогают автору их ярче описать.
Герои обрисованы лаконично и выразительно.
1. Это образное сравнение:
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
(Вития – оратор, красноречивый человек)
2 глава4. Двенадцать героев составляют один отряд:
В зубах – цигарка, примят картуз.
На спину б надо бубновый туз!
Коротко и ясно – тюрьма по ним плачет, ведь ромб нашивали на одежду каторжникам.
5. Среди них – Петька, “бедный убийца”, повеселевший при напоминании товарищей: “Над собой держи контроль!” (гл.7)
5. Особенности сюжета поэмы “Двенадцать”. (сл.12)
Сюжет можно определить как двухслойный – внешний, житейский: зарисовки с петроградских улиц, и внутренний: побуждение, обоснование поступков “двенадцати”. Один из центров поэмы – конец 6 – й главы: мотив мести, убийства сливается с мотивом лозунгов революции:
Что, Катька, рада? – Ни гу-гу!
Лежи ты, падаль на снегу!
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Мотив ненависти наблюдается в семи главах поэмы. Ненависть проявляется и как святое чувство:
(гл.1) Злоба, грустная злоба
Кипит в груди…
Чёрная злоба, святая злоба…
И как святотатство звучит в строках: (гл. 2)
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём-ка пулей в Святую Русь –
В кондовую
В избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!
Второй кульминационный центр поэмы – 11 глава:
…Идут без имени святого
Все двенадцать вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль…
6. Образы-символы поэмы “Двенадцать”. (Коллективная работа) (сл.13)
Аналитическое чтение поэмы.
Передать всю зыбкость, напряженность душевного состояния героев, все переживания, описать сложившуюся ситуацию помогают образы-символы. Давайте вместе найдём их в тексте.
а) – Ветер, вьюга, снег – постоянные блоковские мотивы – 1 глава;
б) – Символы цвета:
в) – Число “двенадцать”
г) – Пёс безродный – символ старого, отжившего мира.
д) – “Христос в поэме – антитеза “псу” как воплощению зла, центральному “знаку” старого мира. Это самая светлая нота поэмы, традиционный образ добра и справедливости”, – так сказал об этом образе-символе критик Долгополов. А другой исследователь утверждал, что “Блок ввёл Христа не как образ церковной традиции, а народного незамутнённого церковью и государством представления о бесхитростной божьей правде. Блок вовсе не “благословлял” революцию этим заимствованным атрибутом народной веры, а лишь утверждал историческую преемственность. Революция принимала в наследство этическую веру народа!”
7. Как Блок передаёт “музыку революции”? (Работа в группах). (сл.14)
В статье “Интеллигенция и революция”, которую мы изучали, А.Блок призывал всех “слушать музыку революции”. Какие ритмы слышатся в поэме? Это мы должны исследовать прямо сейчас. Задание для трёх групп: определить, какие ритмы слышатся в определённых главах:
8. Полемика вокруг поэмы “Двенадцать”. (сл.15)
Полемика (из французского воинственный, враждебный) – спор, объяснение, разъяснение по какому-либо вопросу.
А теперь, имея представление о сюжете, идейном содержании, героях, символах поэмы, ознакомимся с двумя точками зрения на это действительно талантливое произведение.
1. Поэма “Двенадцать” как венец “трилогии вочеловечения” (сл. 16-17):
Выступление I группы учеников (выступления прилагаются):
2. Поэма “Двенадцать” как изображение гибельного пути России (сл. 18-19).
Выступление II группы учеников (выступления прилагаются).
9. Учитель (сл.20):
Объяснить такой ответ Александра Александровича можно словами К.И.Чуковского: “Он умер сейчас же после написания “Двенадцати” и “Скифов”, потому что именно тогда с ним случилось такое, что, в сущности, равносильно смерти. Он онемел и оглох, То есть он слышал и говорил, как обыкновенные люди, но тот изумительный слух, которым он умел вслушиваться в музыку эпох, как никто, покинул его навсегда. “Музыка ушла”, – написал он в своём дневнике уже в 1918 году. Всё для него стало беззвучно, как в могиле. “И поэт умирает, потому что дышать ему нечем”. Эти строки из воспоминаний дают нам возможность понять, как сложно, а порой трагично складывается жизнь творца – поэта, художника, писателя – так тонко чувствующего и понимающего окружающий его мир.
10. Поведение итога урока, выставление оценок.
Итак, на сегодняшнем уроке мы рассмотрели вопросы жанрового, стилевого своеобразия поэмы, анализировали отдельные эпизоды, полемизировали о содержании произведения, в результате которого каждый сделал какой-то выводу для себя, но согласимся, наверное, все с тем, что поэма “Двенадцать” помогает понять сложное положение в стране в первые недели после революции 1917 года.
В течение урока хорошо работали все. Полученные знания, умение анализировать, сопоставлять – всё вам пригодится во время итоговой аттестации.
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер –
На всем божьем свете!
Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком – ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит – ах, бедняжка!
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате – плакат:
"Вся власть Учредительному Собранию!"
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут...
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
– Ох, Матушка-Заступница!
– Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер хлесткий!
Не отстает и мороз!
И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.
А это кто? – Длинные волосы
И говорит вполголоса:
– Предатели!
– Погибла Россия! –
Должно быть, писатель –
Вития...
А вон и долгополый –
Сторонкой – за сугроб...
Что" нынче невеселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?..
Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
– Ужь мы плакали, плакали... –
Поскользнулась
И – бац – растянулась!
Ай, ай!
Тяни, подымай!
Ветер веселый
И зол и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит,
Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
"Вся власть Учредительному Собранию"...
И слова доносит:
И у нас было собрание...
...Вот в этом здании...
...Обсудили –
Постановили:
На время десять, на" ночь двадцать пять...
...И меньше – ни с кого не брать...
...Пойдем спать...
Поздний вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер...
Эй, бедняга!
Подходи –
Поцелуемся...
Хлеба!
Что впереди?
Проходи!
Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...
Товарищ! Гляди
В оба!
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни,
Кругом огни, огни, огни...
В зубах цигарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Тра-та-та!
Холодно, товарищ, холодно!
– А Ванька с Катькой – в кабаке...
– У ей керенки есть в чулке!
– Ванюшка сам теперь богат...
– Был Ванька наш, а стал солдат!
– Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
Мою, попробуй, поцелуй!
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Катька с Ванькой занята –
Чем, чем занята?..
Тра-та-та!
Кругом – огни, огни, огни...
Оплечь – ружейные ремни...
Революцьонный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь –
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!
Как пошли наши ребята
В красной гвардии служить –
В красной гвардии служить –
Буйну голову сложить!
Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житье!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружье!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови –
Господи, благослови!
Снег крутит, лихач кричит,
Ванька с Катькою летит -
Елекстрический фонарик
На оглобельках...
Ах, ах, пади!..
Он в шинелишке солдатской
С физиономией дурацкой
Крутит, крутит черный ус,
Да покручивает,
Да пошучивает...
Вот так Ванька он плечист!
Вот так Ванька он речист!
Катьку-дуру обнимает,
Заговаривает...
Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом...
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая...
У тебя на шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Та царапина свежа!
Эх, эх, попляши!
Больно ножки хороши!
В кружевном белье ходила –
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила –
Поблуди-ка, поблуди!
Эх, эх, поблуди!
Сердце ёкнуло в груди!
Помнишь, Катя, офицера –
Не ушел он от ножа...
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?
Эх, эх, освежи,
Спать с собою положи!
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала,
С юнкерьем гулять ходила –
С солдатьем теперь пошла?
Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!
Опять навстречу несется вскачь,
Летит, вопит, орет лихач...
Стой, стой! Андрюха, помогай!
Петруха, сзаду забегай!..
Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!
Вскрутился к небу снежный прах!..
Лихач – и с Ванькой – наутек...
Еще разок! Взводи курок!..
Трах-тарарах! Ты будешь знать,
. . . . . . . . . . . . . . .
Как с девочкой чужой гулять!..
Утек, подлец! Ужо, постой,
Расправлюсь завтра я с тобой!
А Катька где? – Мертва, мертва!
Простреленная голова!
Что", Катька, рада? – Ни гу-гу...
Лежи ты, падаль, на снегу!..
Революцьонный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
И опять идут двенадцать,
За плечами ружьеца.
Лишь у бедного убийцы
Не видать совсем лица...
Всё быстрее и быстрее
Уторапливает шаг.
Замотал платок на шее –
Не оправиться никак...
– Что, товарищ, ты не весел?
– Что, дружок, оторопел?
– Что, Петруха, нос повесил,
Или Катьку пожалел?
– Ох, товарищи, родные,
Эту девку я любил...
Ночки черные, хмельные
С этой девкой проводил...
– Из-за удали бедовой
В огневых ее очах,
Из-за родники пунцовой
Возле правого плеча,
Загубил я, бестолковый,
Загубил я сгоряча... ах!
– Ишь, стервец, завел шарманку,
Что ты, Петька, баба, что ль?
– Верно, душу наизнанку
Вздумал вывернуть? Изволь!
– Поддержи свою осанку!
– Над собой держи контроль!
– Не такое нынче время,
Чтобы нянчиться с тобой!
Потяжеле будет бремя
Нам, товарищ дорогой!
– И Петруха замедляет
Торопливые шаги...
Он головку вскидавает,
Он опять повеселел...
Эх, эх!
Позабавиться не грех!
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба –
Гуляет нынче голытьба!
Ох ты, горе-горькое!
Скука скучная,
Смертная!
Ужь я времячко
Проведу, проведу...
Ужь я темячко
Почешу, почешу...
Ужь я семячки
Полущу, полущу...
Ужь я ножичком
Полосну, полосну!..
Ты лети, буржуй, воробышком!
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку...
Упокой, господи, душу рабы твоея...
Скучно!
Не слышно шуму городского,
Над Невской башней тишина,
И больше нет городового –
Гуляй, ребята, без вина!
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмется шерстью жесткой
Поджавший хвост паршивый пес.
Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.
Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюга", ой, вьюга"!
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!
Снег воронкой завился,
Снег столбушкой поднялся...
– Ох, пурга какая, спасе!
– Петька! Эй, не завирайся!
От чего тебя упас
Золотой иконостас?
Бессознательный ты, право,
Рассуди, подумай здраво –
Али руки не в крови
Из-за Катькиной любви?
– Шаг держи революцьонный!
Близок враг неугомонный!
Вперед, вперед, вперед,
Рабочий народ!
И идут без имени святого
Все двенадцать – вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль...
Их винтовочки стальные
На незримого врага...
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга...
Да в сугробы пуховые –
Не утянешь сапога...
В очи бьется
Красный флаг.
Раздается
Мерный шаг.
Вот – проснется
Лютый враг...
И вьюга" пылит им в очи
Дни и ночи
Напролет...
Вперед, вперед,
Рабочий народ!
Вдаль идут державным шагом...
– Кто еще там? Выходи! –
Это – ветер с красным флагом
Разыгрался впереди...
Впереди – сугроб холодный,
– Кто в сугробе – выходи!..
Только нищий пес голодный
Ковыляет позади...
– Отвяжись ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пес паршивый,
Провались – поколочу!
Скалит зубы – волк голодный –
Хвост поджал – не отстает –
Пес холодный – пес безродный...
– Эй, откликнись, кто идет?
– Кто там машет красным флагом?
– Приглядись-ка, эка тьма!
– Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
– Все равно, тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
– Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!
Трах-тах-тах! – И только эхо
Откликается в домах...
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах...
Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах...
Так идут державным шагом,
Позади – голодный пес,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос.
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер -
На всем божьем свете!
Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком - ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит - ах, бедняжка!
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате - плакат:
Старушка убивается - плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий - раздет, разут…
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
- Ох, Матушка-Заступница!
- Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер хлесткий!
Не отстает и мороз!
И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.
А это кто?- Длинные волосы
И говорит в полголоса:
- Предатели!
- Погибла Россия!
Должно быть, писатель -
Вития…
А вон и долгополый -
Стороночкой и за сугроб…
Что нынче не веселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?
Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
- Уж мы плакали, плакали…
Поскользнулась
И - бац - растянулась!
Ай, ай!
Тяни, подымай!
Ветер весёлый.
И зол и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит.
Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
И слова доносит:
…И у нас было собрание…
…Вот в этом здании…
…Обсудили -
Постановили:
На время - десять, на ночь - двадцать пять…
…И меньше ни с кого не брать…
…Пойдем спать…
Поздний вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер…
Эй, бедняга!
Подходи -
Поцелуемся…
Хлеба!
Что впереди?
Проходи!
Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди…
Черная злоба, святая злоба…
Товарищ! Гляди
В оба!
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни
Кругом - огни, огни, огни…
В зубах цигарка, примят картуз,
На спину надо бубновый туз!
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Тра-та-та!
Холодно, товарищи, холодно!
А Ванька с Катькой в кабаке…
- У ей керенки есть в чулке!
Ванюшка сам теперь богат…
- Был Ванька наш, а стал солдат!
Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
Мою, попробуй, поцелуй!
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Катька с Ванькой занята -
Чем, чем занята?..
Тра-та-та!
Кругом - огни, огни, огни…
Оплечь - ружейные ремни…
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём-ка пулей в Святую Русь -
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!
Как пошли наши ребята
В Красной Армии служить -
В Красной Армии служить -
Буйну голову сложить!
Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житьё!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружьё!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови -
Господи благослови!
Снег крутит, лихач кричит,
Ванька с Катькою летит -
Елекстрический фонарик
На оглобельках…
Ах, ах, пади!
н в шинелишке солдатской
С физиономией дурацкой
Крутит, крутит черный ус,
Да покручивает,
Да пошучивает…
Вот так Ванька - он плечист!
Вот так Ванька - он речист!
Катьку-дуру обнимает,
Заговаривает…
Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом…
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая…
У тебя на шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Та царапина свежа!
Эх, эх, попляши!
Больно ножки хороши!
В кружевном белье ходила -
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила -
Поблуди-ка, поблуди!
Эх, эх, поблуди!
Сердце ёкнуло в груди!
Помнишь, Катя, офицера -
Не ушел он от ножа…
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?
Эх, эх, освежи,
Спать с собою положи!
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала.
С юнкерьем гулять ходила -
С солдатьем теперь пошла?
Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!
…Опять навстречу несётся вскач,
Летит, вопит, орет лихач…
Стой, стой! Андрюха, помогай!
Петруха, сзаду забегай!..
Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!
Вскрутился к небу снежный прах!..
Лихач - и с Ванькой - наутёк…
Ещё разок! Взводи курок!..
Трах-тарарах! Ты будешь знать,
. . . . . . . . . . . . . . .
Как с девочкой чужой гулять!..
Утек, подлец! Ужо, постой,
Расправлюсь завтра я с тобой!
А Катька где?- Мертва, мертва!
Простреленная голова!
Что, Катька, рада?- Ни гу-гу…
Лежи ты, падаль, на снегу!
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
И опять идут двенадцать,
За плечами - ружьеца.
Лишь у бедного убийцы
Не видать совсем лица…
Всё быстрее и быстрее
Уторапливает шаг.
Замотал платок на шее -
Не оправится никак…
Что, товарищ, ты не весел?
- Что, дружок, оторопел?
- Что, Петруха, нос повесил,
Или Катьку пожалел?
Ох, товарищи, родные,
Эту девку я любил…
Ночки черные, хмельные
С этой девкой проводил…
Из-за удали бедовой
В огневых её очах,
Из-за родинки пунцовой
Возле правого плеча,
Загубил я, бестолковый,
Загубил я сгоряча… ах!
Ишь, стервец, завел шарманку,
Что ты, Петька, баба, что ль?
- Верно душу наизнанку
Вздумал вывернуть? Изволь!
- Поддержи свою осанку!
- Над собой держи контроль!
Не такое нынче время,
Что бы нянчиться с тобой!
Потяжеле будет бремя
Нам, товарищ дорогой!
И Петруха замедляет
Торопливые шаги…
Он головку вскидавает,
Он опять повеселел…
Эх, эх!
Позабавиться не грех!
Запирайти етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба -
Гуляет нынче голытьба!
Ох ты горе-горькое!
Скука скучная,
Смертная!
Ужь я времячко
Проведу, проведу…
Ужь я темячко
Почешу, почешу…
Ужь я семячки
Полущу, полущу…
Ужь я ножичком
Полосну, полосну!..
Ты лети, буржуй, воронышком!
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку…
Упокойся, господи, душу рабы твоея…
Не слышно шуму городского,
Над невской башней тишина,
И больше нет городового -
Гуляй, ребята, без вина!
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмется шерстью жесткой
Поджавший хвост паршивый пес.
Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.
Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюга, ой, вьюга!
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!
Снег воронкой завился,
Снег столбушкой поднялся…
Ох, пурга какая, спасе!
- Петька! Эй, не завирайся!
От чего тебя упас
Золотой иконостас?
Бессознательный ты, право,
Рассуди, подумай здраво -
Али руки не в крови
Из-за Катькиной любви?
- Шаг держи революционный!
Близок враг неугомонный!
Вперед, вперед, вперед,
Рабочий народ!
…И идут без имени святого
Все двенадцать - вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль…
Их винтовочки стальные
На незримого врага…
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга…
Да в сугробы пуховые -
Не утянешь сапога…
В очи бьется
Красный флаг.
Раздается
Мерный шаг.
Вот - проснётся
Лютый враг…
И вьюга пылит им в очи
Дни и ночи
Напролет!…
Вперёд, вперёд,
Рабочий народ!
…Вдаль идут державным шагом…
- Кто ещё там? Выходи!
Это - ветер с красным флагом
Разыгрался впереди…
Впереди - сугроб холодный.
- Кто в сугробе - выходи!
Только нищий пёс голодный
Ковыляет позади…
Отвяжись ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пёс паршивый,
Провались - поколочу!
…Скалит зубы - волк голодный -
Хвост поджал - не отстаёт -
Пёс холодный - пёс безродный…
- Эй, откликнись, кто идет?
Кто там машет красным флагом?
- Приглядись-ка, эка тьма!
- Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
Всё равно, тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
- Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!
Трах-тах-тах!- И только эхо
Откликается в домах…
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах…
Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах!
…Так идут державным шагом -
Позади - голодный пёс.
Впереди - с кровавым флагом,
И за вьюгой неведим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.
Анализ поэмы «Двенадцать» Блока
Многие считают поэму «Двенадцать» главным произведением в творчестве Блока. Она была написана поэтом в начале 1918 г. и отражает его взгляд на российскую революцию.
Поэма 12 – оригинальное стихотворение. Она написана в новаторском стиле. Язык поэмы максимально приближен к малограмотному «солдату революции». Высокообразованного человека приводят в недоумение некоторые фрагменты стихотворения. Крайний цинизм и откровенность «двенадцати апостолов революции» — характерная особенность стиха.
Сюжет основан на обходе красноармейского патруля, состоящего из двенадцати человек. Люди, представляющие собой рождение нового мира, — хладнокровные преступники и убийцы, для которых нет ничего святого. Ими движет крайняя ненависть ко всему, что символизирует собой старое общество. До сих пор до конца не ясно подлинное отношение Блока к созданным персонажам. В воспоминаниях и произведениях советских писателей главные герои подвергались излишней идеализации. Борьба за строительство коммунизма ассоциировалась только со светлыми и справедливыми идеями. Для персонажей Блока одна из главных целей – «пальнуть пулей в Святую Русь».
Стихотворение перенасыщено кровожадными садистскими лозунгами и фразами: «мировой пожар в крови», «простреленная голова», «выпью кровушку» и мн. др. Речь главных героев изобилует грубостью и ругательствами.
Сам патрульный обход выглядит совершенно бессмысленным действием. У красноармейцев нет какой-нибудь определенной цели. Они, как стервятники, хотят найти любой предлог для грабежа или убийства.
С каким-то нездоровым упорством Блок постоянно вводит в текст своего произведения христианские образы. Число «героев» равно количеству апостолов. «Черная злоба» приравнивается к «святой злобе». Все чудовищные деяния революционеров сопровождаются пожеланием «Господи, благослови!». Наконец, предводителем опьяненной кровью шайки убийц и головорезов становится главный символ христианства – Иисус Христос. Сам Блок утверждал, что просто не смог подобрать более значимой фигуры на эту роль.
Поэма «Двенадцать» оставляет после себя неоднозначные чувства. Считать ее произведением, прославляющим рождение нового мира, может только неисправимый борец за всеобщую революцию или психически ненормальный человек. Не подпадает она и под категорию «суровой правды жизни» хотя бы потому, что «ножичком полосну, полосну» как-то не сочетается с «упокой, Господи, душу рабы Твоея». Есть мнения, что Блок попросту издевался над новым строем, но сам он этого не подтверждал. Известно, что у поэта возникало желание сжечь свою поэму.
Фрейдлин С.Я.
Блок променял объятья
Незнакомки на дровяной паек
К.И. Чуковский.
Двенадцать – вещь пронзительная, кажется, единственная значительная из тех, что появились в области поэзии за революцию.
С.Н. Булгаков.
Вашему вниманию представлены в основном мнения современников А. Блока о поэме (в особенности о фигуре Христа в финале), в частности, представителей русской православной церкви. Некоторые считают, что до конца христианский финал поэмы не будет разгадан.
Поэма “Двенадцать” написана Блоком в январе 1918 года, почти через год после Февральской революции и всего через два месяца после Октябрьской революции.
Поэма была создана за двадцать дней (8-28 января 1918), по собственному признанию поэта, написана “в порыве вдохновения, гармонически цельно, в согласии со стихией”.
Действие поэмы происходит на улицах революционного Петрограда в первые дни января 1918 года.
Закончив поэму вчерне, непосредственно после легендарной финальной фразы "…в белом венчике из роз, впереди Исус Христос…", Блок оставляет запись в своей записной книжке 1918 года, полностью посвященной периоду создания поэмы “Двенадцать”: Страшный шум, возрастающий во мне и вокруг. Сегодня я - гений".
- “Двенадцать” - какие бы они ни были - это лучшее, что я написал. Потому что я тогда жил современностью…- А. Блок. “Поздние стихи”.
Появление поэмы вызвало бурю разноречивых толкований: одни восприняли ее как воспевание революции, другие сочли пародией на большевиков.
По утверждению В. Маяковского, одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие – славу ей.
Из современников Блока ее не приняли: 3. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковский, Н. С. Гумилев, И. А. Бунин, Вяч. Иванов и другие.
Среди встретивших "Двенадцать" в штыки оказались В. Пяст и А. Ахматова, Ф. Сологуб, которые отказались участвовать в вечере кружка поэтов "Арзамас" только потому, что в программе намечалось чтение поэмы "Двенадцать".
С восторгом приняли поэму Андрей Белый, В. Э. Мейерхольд, С. А. Есенин,
А. В. Луначарский и другие.
М. А. Волошин, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, П. Б. Струве, М. А. Кузмин,
О. Э. Мандельштам и многие другие отмечали противоречивость произведения.
Блок очень переживал, что его поэму восприняли как политическую агитку. Через два года после создания поэмы он писал: “Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было писано в согласии со стихией: например, во время и после окончания “Двенадцати” я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг - шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира). …те, кто видит в поэме политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой - будь они друзья или враги моей поэмы”.
З. Гиппиус:
В его (Блока) квартиру на Офицерской улице подселили революционного матроса, который по ночам горланил, водил девок и играл на гармошке.
Зинаида Гиппиус, узнав об этом, заметила: "Блок страдает, к нему подселили одного матроса... жалко, что не двенадцать..."
Некоторые известные писатели не подавали поэту руки.
Однажды, незадолго до смерти, Блок встретил Гиппиус в трамвае.
- Зинаида Николаевна, вы мне подадите руку? - спросил Блок.
Гиппиус увидела больные печальные глаза.
- Общественно нет, человечески - да! - и Гиппиус протянула ему руку, которую Блок пожал.
А.М. Горький называл поэму “Двенадцать” одним из выразительных примеров подлинно революционно-романтической литературы, которая “верует в завтрашний день”, в которой “сквозит сияние будущего”.
”
В.Г. Короленко считал, что “Христос говорит о большевистских симпатиях автора”.
О.Мандельштам назвал поэму ”монументальной драматической частушкой”, которая “бессмертна, как фольклор”.
В статье “Умер Александр Блок” Маяковский пишет: “А.А. Блок честно и восторженно подошел к нашей революции в своей знаменитой поэме “Двенадцать”.
А.В. Луначарский: «…в поэме “Двенадцать” Блок хотел дать точное изображение подлинно революционной силы, бесстрашно указать на ее буйные, почти преступные, силы и вместе с тем благословить самым большим благословением, на которое он только был способен”.
М.А. Волошин: “Поэма “Двенадцать” является одним из прекрасных художественных творений революционной действительности. Не изменяя ни самому себе, ни своим приемам, ни формам, Блок написал глубоко реальную и – что удивительно - лирически объективную вещь. Этот Блок, уступивший свой голос большевикам – красногвардейцам, остается подлинным Блоком “Прекрасной Дамы” и “Снежной маски”.
“…вслед за поучительными статьями о музыке революции Блок пишет “Двенадцать”. Идут убийцы и громилы, люди все знакомые – воротник рубахи отвернут, красная звезда, торчит невинно кончик Нагана. Идут, но стиль! стиль! – и впереди их один в особой форме, в белом венчике из роз; это Исус (через И) Христос. Идут, поют о вещах, тоже хорошо известных - кто кого прирезал, но музыка! музыка! – и они поют еще: “мировой пожар в крови, Господи, благослови!” А все – и пожар, и Христос “очень народно”, на манер частушек.
И.Эренбург, 1918 г.
“Необычайное явление - Блок, тихий поэт “лиры”, пишет громкую, кричащую и гудящую поэму “Двенадцать”, в которой учится у Маяковского. Это трагично, это почти вызывает слезы. Говорят, что эта поэма хороша. Я не знаю - я вижу, что Блок распинает себя на кресте революции, и могу взирать на это только с ужасом благоговения”
Б.М. Эйхенбаум, 1918 г.
Г.Иванов утверждал: "За создание “Двенадцати” Блок расплатился жизнью. Это не красивая фраза, а правда. Блок понял ошибку “Двенадцати” и ужаснулся её непоправимости. Как внезапно очнувшийся лунатик, он упал с высоты и разбился. В точном смысле слова он умер от “Двенадцати”, как другие умирают от воспаления лёгких или разрыва сердца".
Увлекшись Катькой, Блок совсем забыл свой первоначальный замысел “пальнуть в Святую Русь” и “пальнул” в Катьку, так что история с ней, с Ванькой, с лихачами оказалась главным содержанием “Двенадцати”. Блок опомнился только под конец своей “поэмы” и, чтобы поправиться, понёс что попало: тут опять “державный шаг” и какой-то голодный пёс - опять пёс! - и патологическое кощунство: какой-то сладкий Иисусик, пляшущий (с кровавым флагом, а вместе с тем в белом венчике из роз) впереди этих скотов, грабителей и убийц. Блок кричит: “Слушайте, слушайте музыку революции!” и сочиняет “Двенадцать”, он берет зимний вечер в Петербурге, теперь особенно страшном, где люди гибнут от холода, от голода, где нельзя выйти даже днем на улицу из боязни быть ограбленным и раздетым догола, и говорит: вот смотрите, что творится там сейчас пьяной, буйной солдатней, но ведь в конце концов все ея деянія святы разгульным разрушением прежней России и что впереди нея идет Сам Христос, что это Его апостолы. Ведь вот до сих пор спорим: впрямь его ярыги, убившие уличную девицу, суть апостолы или все-таки не совсем?
И. Бунин. Воспоминания.
Традиционная проблема, связанная с этой поэмой, - истолкование ее финала: явление Христа перед бредущим сквозь вьюгу отрядом красногвардейцев.
Сам Блок писал, что он “нехотя, скрепя сердце - должен был поставить Христа”. Художнику Ю.П. Анненкову, иллюстрировавшему “Двенадцать”, Блок так объяснил свое понимание образа Христа в финале: “Самое конкретное, что могу сказать о Христе, белое пятно впереди, белое, как снег, и оно маячит впереди, полумерещится - неотвязно; и там же бьется красный флаг. Христос с флагом – это ведь так и не так”.
К. Чуковский в статье "Александр Блок как человек и поэт" вспоминает эпизод: "Гумилев сказал, что конец поэмы "Двенадцать" (то место, где является Христос) кажется ему искусственно приклеенным, что внезапное появление Христа есть чисто литературный эффект. Блок слушал, как всегда, не меняя лица, но по окончании лекции сказал задумчиво и осторожно, словно к чему-то прислушиваясь: "Мне тоже не нравится конец "Двенадцати". Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И тогда же я записал у себя: к сожалению, Христос".
К. Чуковский свидетельствует, что Блок всегда говорил о своих стихах так, словно в них сказалась чья-то посторонняя воля, которой не мог не подчиняться, словно это были не просто стихи, но откровение свыше…
Прошло почти сто лет после написания поэмы, а литературоведы до сих пор рассматривают этот вопрос и выдвигают несколько догадок. Иисус возглавляет отряд красногвардейцев и ведет их в новый мир - преступники стали святыми. Другие исследователи считают, что это и есть апостолы, шествующие революционным шагом под предводительством Петра.
М. Волошин считал, что революционеры преследуют Христа ради его убийства, и он не спасает отряд, а пытается от него скрыться.| “Красный флаг в руках у Христа? В этом нет никакой кощунственной дву¬смыслицы. Кровавый флаг - это новый крест Христа, символ его теперешних распятий”.
В. Шкловский: "Двенадцать” - ироническая вещь. Она написана даже не частушечным стилем, она сделана “блатным” стилем. Блок пошёл от куплетистов и уличного говора. И, закончив вещь, приписал к ней Христа”.
И. Одоевцева вспоминала реакцию Николая Гумилева: “Блоку бы следовало написать теперь анти - “Двенадцать”. Многие все еще не могут простить ему его “Двенадцать”. И я их понимаю. Конечно – гениально. Спору нет. Но тем хуже, что гениально. Соблазн малым сим. Дьявольский соблазн”. Написав “Двенадцать”, (Блок) послужил “делу Антихриста” - вторично распял Христа и еще раз расстрелял Государя”.
М. Пришвин: “Наконец я понял, почему в “Двенадцати” впереди идет Христос, это он, только Блок, имел право так сказать: это он сам, Блок, принимал на себя весь грех дела и тем, сливаясь с Христом, мог послать Его впереди убийц: это есть Голгофа - стать впереди и принять их грех на себя. Только верно ли, что это Христос, а не сам Блок, в вихре чувств закруженный, взлетевший до Бога”.
Ю. Айхенвальд
Эта последняя (революция) к сюжету привлечена искусственно. В самом деле, разве то, что Петька, ревнуя к Ваньке, убил Катьку, - разве это не стоит совершенно особняком от социальной или хотя бы только политической революции? Изображенное Блоком событие могло бы произойти во всякую другую эпоху, и столкновение Петьки с Ванькой из-за Катьки по своей психологической сути ни революционно, ни контрреволюционно и в ткань новейшей истории своей кровавой нити не вплетает. так получилась политика. Сама по себе она у нашего поэта двойственна. С одной стороны, он как будто сокрушается, что у нас "свобода без креста"; он находит к лицу, или, лучше сказать, к спине своим двенадцати "бубновый туз"; он слышит на улице города, среди снежной вьюги, не покидающей Блока и здесь, слова женщин: "и у нас было собрание... вот в этом здании... обсудили... постановили... на время десять, на ночь - двадцать пять"; и много других штрихов заставляют думать, что писатель дал не столько поэму, сколько сатиру, - едкую сатиру на русскую революцию, на ее опошленные лозунги, на ее отношение к "буржуям", "попам", к "сознательным" и "бессознательным". С другой стороны, Блок серьезно, кажется, поступаясь художественностью, олицетворяет "старый мир" и говорил про него, будто он "стоит" позади "буржуя" "безмолвно как вопрос" (кстати: вопрос вовсе не безмолвен, - он. скорее, настойчив, шумлив, криклив, пока его не удовлетворят, пока на него не ответят), - да, так "старый мир" стоит, "как пес безродный, поджавши хвост" (кстати: "старый мир" меньше всего можно сравнить с "безродным" существом; он именно родовит, он стар, и как раз в том его сила, что за ним длинный ряд поколений, внушительная галерея предков). И самое название "Двенадцать", а не хотя бы "Тринадцать" (эта дюжина была бы здесь уместнее, чем обыкновенная) и не какое-нибудь другое число символически намекает, что поэт имеет в виду некий священный прецедент: хотя все двенадцать идут вдаль "без имени святого", у нас невольно, вернее - по воле автора, возникает воспоминание о двенадцати апостолах. И что такое сближение не является произвольной выходкой со стороны кощунствующего читателя, а предположено самим писателем, - это видно из неожиданного финала поэмы:
Так идут державным шагом -
Позади голодный пес,
Впереди - с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.
Этого уже за иронию никак нельзя принять. Помимо тона, заключительный аккорд поэмы, Христос с красным флагом, с кровавым флагом, должен еще и потому приниматься нами не как насмешка, а всерьез, что здесь слышатся давно знакомые и заветные лирические ноты Александра Блока - нежный жемчуг снега, снежная белая вьюга, дыхание небесной божественности среди земной метели. Двенадцать героев поэмы, собранные в одну грабительскую шайку, нарисованы, как темные и пьяные дикари, - что же общего между ними и двенадцатью из Евангелия? И пристало ли им быть крестоносцами (впрочем, они - без креста...) в борьбе за новый мир? Так не сумел Блок убедить своих читателей, что во главе двенадцати, предводителем красногвардейцев, оказывается Христос с красным флагом. Имя Христа произнесено всуе.
Наиболее радикально к поэме были настроены сторонники русской православной мысли. Вот мнение некоторых из них.
О бесовской природе красногвардейского дозора и их предводителя сказал о. Павел Флоренский, основываясь на богословско-литургическом анализе:
"Поэма “Двенадцать” - предел и завершение блоковского демонизма. Пародийный характер поэмы непосредственно очевиден: тут борьба с Церковью символизируется числом 12. Двенадцать красноармейцев, предводителем которых становится "Исус Христос", пародируют апостолов даже именами: Ванька - "ученик, его же любляше", Андрюха - Первозванного и Петруха - Первоверховного. Поставлены под знак отрицания священник ("а вон и долгополый") и иконостас ("от чего тебя упас золотой иконостас"), то есть тот и то, без кого и чего не может быть совершена литургия”.
П. Флоренский считал, что Блок свернул на путь подмены “идеала мадонны” идеалом “содомским”.
Он обратил внимание на изменения в имени Иисус - у Блока он "Исус",. Отряд возглавляет антихрист, который также всемогущ, неуязвим "и за вьюгой невидим". Поэтому в конце поэмы не образ Христа, а образ Антихриста. Доказательство - пурга, разгул стихии в поэме.
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём-ка пулей в Святую Русь -
В кондовую,
В избяную.
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!
Об этих строках И.А. Ильин писал:
"Вспоминаю я невольно тот тягостный и постыдный день, когда в русской литературе были сказаны о Православной Руси… окаянные, каторжные слова".
“Обращение двенадцати "Господи, благослови!” - бессознательное стремление грешников "ходатайствовать за себя” перед Христом. "Молитва есть зов о помощи, - пишет И. Ильин, - направленный к Тому, Кто зовёт меня к себе через моё страдание... Страдание пробуждает дух человека, ведёт его, образует и оформляет, очищает и облагораживает, оно как "посещение Божие”... "ибо в последнем и глубочайшем измерении страдает в нас, с нами и о нас само Божественное начало”.
М. Дунаев «Вера в горниле Сомнений».
Грязная история об убийстве проститутки Катьки ревнивым ухажёром Петькой, одним из “двенадцати”, ведь специально введена в общую стихию. Для чего? Чтобы музыка могла помириться с миром?
Вся эта стихия стянута стержневым образом:
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Кто они?
…И идут без имени святого
Все двенадцать - вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль…
Но впереди их - Христос. И эти двенадцать - апостолы? И Христос идёт не с Крестом, а с "кровавым флагом". А у них - "винтовочки стальные". И ведь винтовочки эти - стреляли в Христа (да Он - "от пули невредим"). Тут слишком много непрояснённого.
В поэме… отчётливо и не обинуясь говорят черти:
Эх, эх, поблуди!
Сердце ёкнуло в груди!
Эх, эх, освежи,
Спать с собой положи!
Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Это только перевод на смердяковский язык ивано-карамазовского "всё позволено". …Характер прелестного видения, пародийность лика, являющегося в конце поэмы “Исуса” (отметим разрушение спасительного имени) предельно убедительно доказывает состояние страха, тоски и беспричинной тревоги “удостоившихся” такого видения. Этот "Исус Христос" появляется, как разрешение чудовищного страха, нарастание которого выражено девятикратным окриком на призрак и выстрелами, встреченными долгим смехом вьюги. Страх, тоска и тревога - существенный признак бесовидения, указываемый святоотеческой литературой.
Блок не мог этого не чувствовать. Не оттого ли он на вопрос о Христе в поэме ответил однажды: "У меня Христос компилятивный". Компиляция - из тьмы и света?…
“В “Двенадцати” Блок с небывалой у него до того силой пронзил ясновидящим взором грядущее. Теперь, - четыре года революции минуло, - вся она со всеми сумасшедшими мечтами, со всем буйством, ужасом и кровью лежит раздавленная и издыхающая, и вся она, как в дивном кристалле, включена в поэме “Двенадцать”. Поэт, всю свою жизнь певший нам о нисхождении во тьму, о тоске и безнадежности русской, грешной ночи, - объявил, наконец, весть, радостней которой не было: Россия будет спасена; двенадцать разбойников, не ведавших, что творили, будут прощены. Пронзительным взором он проник в бездну тьмы и там увидел не дьявола, но Христа, ведущего через мучительство разбойников ту, у которой плат окровавленный опущен на глаза. Так любить, как возлюбил Россию Блок, мог бы только ангел, павший на землю, сердцу которого было слишком тяжело от
А. Толстой.
Поэма осталась неразгаданной и такой останется всегда, порождая у читателя новые интерпретации.
И, может быть, отсутствие однозначного ответа и есть тайна “Двенадцати’’.
Поэма написана Александром Блоком в начале 1918 года. В ней отразилась позиция автора по отношению к Октябрьской революции 1917 года.
«Двенадцать» – поэма о революционном Петрограде, поэма о крови, о грязи, о преступлении, о падении человеческом. Это – в одном плане. А в другом – о революции, о том, что через запачканных в крови людей в мир идет благая весть о человеческом освобождении.
Снежная вьюга революции начинается с первых же строк поэмы; и с первых же ее строк черное небо и белый снег – как бы символы того двойственного, что совершается на свете, что творится в каждой душе.
Черный вечер,
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек…
Так через всю поэму проходят, переплетаясь, два внутренних мотива. Черный вечер – кровь, грязь, преступление; белый снег – та новая правда, которая через тех же людей идет в мир. И если бы поэт ограничился только одной темой, нарисовал бы одну только «черную» оболочку революции или только ее «белую» сущность – он был бы восторженно принят в одном или другом из тех станов, на которые теперь раскололась Россия. Но поэт, подлинный поэт, одинаково далек и от светлого славословия, и от темной хулы; он дает двойственную, переплетающуюся истину в одной картине. Контрастность двух цветов подчеркивает бескомпромиссность противостояния враждующих сил.
Хаос событий, хаос вьюги, хаос возмущенной стихии, сквозь которую видны обрывки проносящихся лиц, положений, действий, нелепых в своей обрывочности, но связанных общим полетом сквозь ветер и снег. Поэт рисует картину революционного Петрограда. Тут и огромный плакат «Вся власть Учредительному собранию!», и «невеселый товарищ поп», и старушка, которая «никак не поймет, что это значит, на что такой плакат, такой огромный лоскут», и оплакивающая Россию «барыня в каракуле», и злобно шипящий «писатель, вития»… И все это так мелко, так далеко от того великого, что совершается в мире, так убого, что «злобу» против этого всего можно счесть «святой злобой»:
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди…
Черная злоба, святая злоба…
Товарищ! Гляди
В оба!
И вот на этом фоне, под нависшим черным небом, под падающим белым снегом, «идут двенадцать человек…» Поэт нисколько не поэтизирует их. Напротив. «В зубах цигарка, примят картуз, на спину б надо бубновый туз!» А былой товарищ их Ванька – «в шинелишке солдатской, с физиономией дурацкой» – летит с толстоморденькой Катькой на лихаче, «елекстрический фонарик на оглобельках…»
И этот «красногвардеец» Петруха, уже поднявший нож на Катьку («У тебя на шее, Катя, шрам не зажил от ножа. У тебя под грудью, Катя, та царапина свежа!»), этот Петруха, уложивший уже офицера («не ушел он от ножа!»), этот его товарищ, угрожающий расправой возможному сопернику: «Ну, Ванька, сукин сын, буржуй, мою, попробуй, поцелуй!». И сама эта толстоморденькая Катя, которая «шоколад Миньон жрала, с юнкерьем гулять ходила, с солдатьем теперь пошла…» И эти товарищи Петрухи, без раздумий расстреливающие мчащихся на лихаче Ваньку с Катькой: «Еще разок! Взводи курок! Трах‑тарарах!»
Смерть Катьки не прощается Петрухе. «Ох ты горе горькое, скука скучная, смертная!» И пусть не раскаянье, а новая злоба лежит на его душе, – «уж я ножичком полосну, полосну! Ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку за зазнобушку, чернобровушку!» Но гнета не снять с души: «упокой, Господи, душу рабы твоея… Скучно!»
Черное не прощается, черное не оправдывается – оно покрывается той высшей правдой, которая есть в сознании двенадцати. Они чуют силу и размах того мирового вихря, песчинками которого они являются. Они чуют и понимают то, что злобно отрицает и «писатель, вития», и обывательница в каракуле, и «товарищ поп», и вся духовно павшая «интеллигенция». И за правду «пошли наши ребята в красной гвардии служить, буйну голову сложить!» За эту правду они убивают и умирают.
Ободряя друг друга, двенадцать не прибегают к мечтаниям, они ищут утешение лишь в неизбежности еще больших тягот («Потяжеле будет нам, товарищ дорогой!»). Готовность к любым мукам и есть их нравственная сила, дающая автору право саму их злобу назвать святой.
… И идут без имени святого
Все двенадцать – вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль…
Но что же вселяет в них решимость и бесповоротность, готовность ко всему и отсутствие жалости? Что, если нет ни надежды, ни веры? Героев «Двенадцати» на их мучительном пути поддерживает не мечта о будущем, а непрерывное ощущение врага: «Неугомонный не дремлет враг!», «Близок враг неугомонный», «Их винтовочки стальные на незримого врага…», «Вот – проснется лютый враг…» Кто же этот враг?
Не «буржуй» – он жалок, ему мстят лишь попутно, когда подвернется под руку: «…ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку за зазнобушку, чернобровушку».
И даже не «старый мир», воплощенный в образе «паршивого пса», к которому герои Блока испытывают что‑то вроде брезгливого презрения: «Отвяжись ты, шелудивый, я штыком пощекочу! Старый мир, как пес паршивый, провались – поколочу!»
Нет, в «лютом враге» явно есть нечто всеобщее, соизмеримое с масштабами революционного насилия: «…мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови…», «Пальнем‑ка пулею в Святую Русь!..» Для двенадцати непрерывное ощущение могущественного врага оправдывает их недоверчивость и вооруженность, их отношение к жизни. То, что движет этими людьми, непрерывно требует врага и будет постоянно вызывать его из небытия по мере надобности. Вот почему к финалу поэмы тревога и страх за будущее только нарастают!
Вот это и есть главная примета «нового мира», в который, как принято было считать, вступают герои Блока: всеобщая и непрерывная вооруженность против всего и вся, готовность в любом «переулочке глухом» встретить врага и биться с ним до полного уничтожения… И никакого намека на ту «справедливую, чистую, веселую и прекрасную жизнь», которую Блок назвал естественной целью революции.
В статье «Интеллигенция и революция» Блок писал, что революция – это вырвавшаяся на волю народная стихия. «Она сродни природе. Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были. Революция, как грозный вихрь, как снежный буран, всегда несет новое, неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своем водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных; но это ее частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда – о великом».
Образ Христа органически вырастает из строя поэмы, взаимодействия эпических и лирических мотивов и становится символом трагического преображения «русского строя души» в революционную эпоху и его крестного пути после Октября.
Двенадцать апостолов нового мира не видят Христа (он «за вьюгой невидим»), они окликают его, просят показаться, но он не является, и они в раздражении стреляют туда, где мерещится его тень.
Раздаются выстрелы – вьюга отвечает на них смехом. Смех кружит в этой поэме Блока, как метель, надувает сугробы, отбрасывает в сторону всех, кто мешает красногвардейцам идти «державным шагом», хохот раздается над трупом Катьки и над убитым горем Петрухой.
В «Двенадцати» поэт и стихия впервые сходятся один на один и лицом к лицу. Все мешается в этих сценах: и «святая злоба», и «черная злоба», «черный вечер» и «белый снег», кровь Катьки и слезы Петрухи, печатный шаг красногвардейцев и «нежная поступь» Христа. Улица оглашена криками, перебранкой двенадцати, воплями старушки, воем бездомного пса. Вьюга улюлюкает вслед двенадцати. Но герой идет впереди в молчании. Красногвардейцы – с винтовками, он – «в белом венчике из роз». Снег, над которым движется этот «призрак» Блока, ослепительно чист. На нем нет следов крови, хотя над самим героем развевается «кровавый флаг».
Несовместимость, несоединимость – и вместе с тем роковая связь.
Сложность и противоречивость собственного отношения к Христу Блок вносит в поэму. Для официальной критики герои поэмы – бесспорно «апостолы новой веры» и «люди будущего»; для Блока же слишком много старого и знакомого было в этих людях, чем отчасти и объясняется появление «прежнего» Христа впереди двенадцати.
Вопрос так и остался неразрешенным: кто они – действительно носители нового, в ком сама их бесконечная злоба к миру «свята» и плодотворна, или же это только очередная вариация «русского бунта, бессмысленного и беспощадного», который неминуемо должен закончиться треклятым «вечным покоем», засвидетельствованным фигурой Христа? Возможность этого и многих других толкований заложена в самой художественной природе поэмы.
Быкова Н. Г
Лирика А. А. Блока
Одной из главных особенностей романтического искусства, в том числе символизма, является устремленность к высоким духовно‑нравственным, социальным и эстетическим идеалам и восприятие действительности, со всеми ее противоречиями, достоинствами и несовершенствами, в свете этих идеалов. Для Александра Блока с самого начала и до конца творческого пути многое значили романтические идеалы Вечной Женственности и Христа. Разумеется, со временем содержание этих идеалов в творчестве Блока не оставалось неизменным, как не оставалось неизменным отношение к ним поэта, особенно к Христу.
Говоря в письмах к Андрею Белому о Ней, Блок имел в виду Душу Мира, Вечную Женственность, которая в его стихах представала как Прекрасная Дама. Ее образ в лирике юного поэта символизировал неразрывность его любви к красоте земной женщины и красоте Вечной Женственности, знаменовал гармонию природы и культуры, чувственного и духовного восприятия мира. Блок до конца своих дней оставался верен идеалу Прекрасной Дамы, ее отсветы и отзвуки чувствуются в образах Коломбины, Незнакомки, снежной Девы, Фаины, Кармен, Изоры, Катьки из «Двенадцати» и, конечно, Руси, России.
Ощущение исторических перемен, которых с таким нетерпением ждал Блок в революционный 1905 год, породило в его творчестве новые темы. В его поэзии послышался язык улицы, мелодии городских окраин, зашумела жизнь повседневная.
В лирическом предисловии к сборнику «Земля в снегу» Блок прочеркивает восходящий путь своей поэзии, неумолимую логику выпущенных своих трех книг: «Стихи о Прекрасной Даме» – ранняя утренняя заря… «Нечаянная радость» – первые жгучие и горестные восторги, первые страницы книги бытия… И вот «Земля в снегу». Плод горестных восторгов, чаша горького вина, когда безумец потеряет дорогу, – уж не вы ли укажете ему путь? Не принимаю – идите своими путями. Я сам знаю страны света, звуки сердца, лесные тропинки, глухие овраги, огни в избах моей родины, яркие очи моей спутницы. Но не победит и Судьба. Ибо в конце пути, исполненного падений, противоречий, горестных восторгов и ненужной тоски, расстилается одна вечная и бескрайняя равнина – изначальная родина, может быть, сама Россия…»
Так в лирических образах блоковской прозы возникает основная тема его стихов – «тема о России».
Блок находится в центре перелома, общеевропейского политического кризиса, в конечном счете приведшего к первой мировой войне и межреволюционной реакции в России. Россия, «вырвавшись из одной революции, жадно смотрит в глаза другой…»
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы –
Кровавый отсвет в лицах есть.
Тема родины, России захватывает Блока всецело. Ощущение отчизны как живого существа сливается со сверхчувством жгучей любви. Личная трагедия одиночества поднимается до уровня трагедии народа. «В поэтическом ощущении мира нет разрыва между личным и общим», – говорит поэт.
От своих предшественников Блок отличается тем, что к судьбе России он подходит не как мыслитель, с отвлеченной идеей, а как поэт – с интимной любовью. Написаны они в угарное время увлечений, но несут на себе печать объективизма, красивого спокойствия и эстетизма правды. Пропитаны они и современными ужасами, но остались в сфере и атмосфере идейного равновесия и умного такта.
Утонченное мастерство совпадает в стихах о России со всем богатством творческого опыта и достигает истинной классичности. Любовь, муки, мудрость, вся сложность чувств современного лирика соединены в них с величественной, в веках теряющейся духовной генеалогией.
Образ родины в русской литературе обычно ассоциировался с образом матери. Блок связывает его с образом молодой красавицы, невесты, жены, тем самым придавая ему глубоко интимный, любовный характер («Твои мне слезы ветровые – как слезы первые любви!»), и в то же время – с вечной и нетленной красотой Прекрасной Дамы, Мировой Души, мировой гармонии. В блоковском образе родины – полной сил и страсти женщины, наделенной «разбойной красой», – интимно‑личное неотделимо от вселенского, чувственное – от духовного, национальное – от общечеловеческого, природное – от культурных традиций, высокое – от будничного. В свете романтического идеала родина предстает не только поэтической, одухотворенной, прекрасной, нетленной, но и нищей – с серыми избами, расхлябанными дорогами, острожной тоской, глухой песней ямщика. Чувство живой нетленной красоты родины помогает Блоку верить в ее будущее, в то, что она преодолеет все тяготы и препятствия на своем трудном пути.
В небольшом цикле «На поле Куликовом» (1908 г.), состоящем из пяти стихотворений, Блок достигает вершин русской классики. Поднимаясь над условностями школ и направлений, гений Блока достигает своего апогея.
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
Спокойное любование широтой родной природы меняется порывом выражения кровного единения с Россией в острый драматический момент:
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Я не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
Блок проводит аналогии между двумя важнейшими моментами русской истории: событиями на Куликовом поле и сложной социально‑политической и революционной ситуацией начала XX века.
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,
И, словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.
Он надеется, что тяжелый путь во мгле, «в тоске безбрежной», бесстрашно будет пройден: «Домчимся. Озарим кострами степную даль». Разум и духовность сразятся со всем, что делает жизнь грязной, пошлой, беспросветной. «Но узнаю тебя, начало высоких и мятежных дней!» Только в неуспокоенности и движении к добру видит автор смысл существования: «Не может сердце жить покоем…» Блок часто подчеркивает, что цена победы – кровь. Кровь сопутствует свету. «Закат в крови!» Звучит призыв к действию:
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
У Гоголя Россия – тройка, несущаяся вдаль, у Блока она «степная кобылица» и та же тройка. В записях к стихотворению «Я пригвожден к трактирной стойке…» Блок пишет об этом образе: «Слышите ли вы задыхающийся гон тройки? Это Россия летит неведомо куда – в сине‑голубую пропасть… Видите ли вы ее звездные очи – с мольбой, обращенной к нам: «Полюби меня, полюби красоту мою!..» Кто же проберется навстречу летящей тройке тропами тайными и мудрыми, кротким словом остановит взмыленных коней, смелой рукой опрокинет демонского ямщика…»
Стихотворение «Россия» (1908 г.) звучит как признание в любви нищей, но прекрасной Родине. Чистота и неподдельность народной силы питают надеждой:
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка…
Все стихи зрелого Блока написаны от лица сына «страшных лет России», обладающего отчетливой исторической памятью и обостренным предчувствием будущего.
Из низких нищих деревень
Не счесть, не смерить оком,
И светит в потемневший день
Костер в лугу далеком.
Поэт писал, что «перед русским художником вновь стоит неотступно вопрос пользы. Поставлен он не нами, а русской общественностью, в ряды которой возвращаются постепенно художники всех лагерей. К вечной заботе художника о форме и содержании присоединяется новая забота о долге, о должном и не должном в искусстве». К проблеме искусства и жизни обращается Блок и в поэтической практике, полемически утверждая, что жизнь выше искусства:
…Я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и небе.
Решение этого сложнейшего вопроса неотделимо для Блока от проблемы народности искусства, потому что именно в народном творчестве совпали польза и красота (например, в рабочих песнях, неразрывно связанных с ритмом труда). Таким образом, ставя вопросы о пользе искусства, о долге художника, Блок в конечном счете приходит к выводу, что долг современного художника – стремиться к той вершине, «на которой чудесным образом подают друг другу руки заклятые враги: красота и польза».
В Блоке как бы истекают силы великой русской литературы. За спиною Блока – путь ее страданий, на котором было все: и искус чистого мастерства, и проповедничество, и сатира, желание спасения в реализме и отлеты от него, попытки познать глубины страха и глубины святости, и даже дерзкие опыты споров с Евангелием, переписывания Евангелия. Все это потребовало такого напряжения и такой отдачи, что русская литература подошла к Блоку, как бы испробовав все, – ноты восторга еще слышались в ней, но верх брала уже иная музыка.
Переход из XIX века в XX – из века «железного», как называл его Блок, в век еще более железный для поэта все равно что переход с освещенной солнцем стороны на неосвещенную сторону. Блок творит как бы в атмосфере затмения.
Двадцатый век… Еще безумней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Лирика Блока – это художественная первооснова и первооткрытие той идеи, которая реально, а не декларативно легла впоследствии в основу литературы послеоктябрьской, революционной, ибо в этой лирике действительно выразилась революция как состояние души. Поэтому линия Блока в советской литературе есть линия не политического, а прежде всего поэтического, художественного принятия Октябрьской революции, причем не в ее лозунгах и декларациях, но в ее существе. Весной 1918 года Блок писал, что «пора перестать прозевывать совершенно своеобычный, открывающий новые дали русский строй души. Он спутан и темен иногда; но за этой тьмой и путаницей, если удосужитесь в них вглядеться, вам откроются новые способы смотреть на человеческую жизнь».
Леднёв А. В
Поэма «Двенадцать»
Итоговое произведение Блока – одно из самых сложных, если не самое сложное, произведение из числа включенных в школьную программу по литературе. Разговор о художественных особенностях поэмы и особенно ее интерпретация требуют самостоятельности мышления, тщательного анализа текста, опоры на знание лирики поэта и главное – понимания символистской природы стиля «Двенадцати». Хотя экзамен по литературе предполагает известную степень определенности в суждениях, мы рекомендовали бы по отношению к поэме «Двенадцать» иную модальность оценок – предположение, допущение, сопоставление возможностей. В случае с поэмой Блока отсутствие однозначности предпочтительнее безапелляционных приговоров – оно лучше соответствует сути символистской поэтики.
Сам автор «Двенадцати» отказался от попыток рационально‑логического объяснения своего произведения. Наиболее ясное высказывание Блока по поводу смысла финального образа – ссылка на «самоочевидность», на то, что «так увиделось»: «Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь «Иисуса Христа» (дневниковая запись от 25 февраля 1918 г.). Характерно закавычивание имени – указание на его условность, приблизительность. В этой связи не удивительно, что Блок субъективно был крайне недоволен этим образом, утверждал, что сам иногда «глубоко ненавидит» «этот женственный призрак». Были в его комментариях фразы крайне загадочные. Вот, например, пожелание иллюстратору поэмы Ю. Анненкову по поводу обложки книги: «Если бы из левого верхнего угла «убийства Катьки» дохнуло густым снегом и сквозь него – Христом, – это была бы исчерпывающая обложка».
Многое в поэме – ошеломляюще неожиданно, «нечаянно» (вспомним название одного из лирических сборников Блока «Нечаянная Радость»). Так, самый традиционный в христианской культуре образ подан в ней нетрадиционно – сюжетно не мотивированно, более того, в прямом противоречии с традицией и логикой: Христос является едва ли не как предводитель убийц и насильников, отвергающих мораль «золотого иконостаса» («на спину б надо бубновый туз»). Да и образы других персонажей и самого пространства поэмы лишаются однозначности там, где все сливается, где вьюга «бьет в очи» «дни и ночи напролет». Распыление определенности заметно на разных уровнях текста: загадочна позиция безымянного наблюдателя (неясно, кто «видит» и откуда он «смотрит»). Даже самое оптически конкретное с позиций логики – цель (в буквальном смысле: цель для выстрелов вооруженного патруля) издевательски возвращает стрелкам эхо их стрельбы: «Только вьюга долгим смехом/ Заливается в снегах…».
Читатель «Двенадцати» должен испытывать резкое смешение и смещение чувств: «мерцающий» смысл поэмы не подчиняется законам линейной логики. Это, пожалуй, одно из главных свойств смыслопорождения в поэме. Обратимся к свидетельству наиболее чутких современников поэта. Интересна оценка В. Б. Шкловского, который не соглашается с тем, что поэма «Двенадцать» связана с принятием Блоком революции: «Двенадцать» – ироническая вещь. Беру здесь понятие «ирония» не как «насмешка», а как прием одновременного восприятия двух разноречивых явлений или как одновременное отнесение одного и того же явления к двум семантическим рядам». Шкловский говорит здесь о совмещении в одном произведении двух «правд», версий, пониманий происходящего. А вот как литературовед определяет стилевой «механизм» поэмы: «Она написана даже не частушечным стилем, она сделана «блатным» стилем… Неожиданный конец с Христом заново освещает всю вещь. Понимаешь число «двенадцать». Но вещь остается двойственной и рассчитана на это».
Замечание Шкловского о нарочитости «блатного», «вызывающего» стиля особенно интересно. Вспомним, что столкновение отталкивающего, шокирующего с романтически возвышенным – главный композиционный прием знаменитой блоковской «Незнакомки».
Содержательна оценка другого современника Блока – тонкого поэта и критика М. А. Волошина: «…Удивительно, что решительно все, передававшие мне содержание поэмы прежде, нежели ее текст попал мне в руки, говорили, что в ней изображены двенадцать красногвардейцев в виде апостолов, и во главе их идет Иисус Христос. Когда мне пришлось однажды… утверждать, что Христос вовсе не идет во главе двенадцати красногвардейцев, а, напротив, преследуется ими, то против меня поднялся вопль… Неужели никто… не дал себе труда вчитаться в ее смысл?»
Волошин называет поэму «прекрасной» и выделяет как важнейшие следующие ее особенности:
– поэма родственна циклу стихов «Снежная маска» («та же симфоническая полнота постоянно меняющихся ритмов, тот же винный и любовный угар, то же слепое человеческое сердце, потерявшее дорогу среди снежных вихрей…»);
– основная мысль поэмы выражена строчкой «Идут без имени святого все двенадцать вдаль» (подчеркнуто М. А. Волошиным);
– никаких свидетельств «апостольского чина» красногвардейцев в поэме нет, кроме самого числа, «что же это за апостолы, которые выходят охотиться на своего Христа?»;
– вывод: «Сейчас ее используют как произведение большевистское, с таким же успехом ее можно использовать как памфлет против большевизма, исказив и подчеркнув другие ее стороны. Но ее художественная ценность, к счастью, стоит по ту сторону этих временных колебаний политической биржи».
Наконец, приведем обобщающее суждение знатока блоковского творчества В. М. Жирмунского: «…Поэма «Двенадцать» дает лишь последовательное завершение самых существенных элементов творчества Блока. С политическими, партийными программами, боевыми идеями и т. д. она… не имеет никаких точек соприкосновения; ее проблема – не политическая, а религиозно‑нравственная, – и в значительной степени индивидуальная…».
Жирмунский точно указывает на теснейшую связь поэмы с лирической трилогией Блока, на то, что она завершает весь «роман в стихах». Поэма Блока действительно собирает вместе его важнейшие мотивы: страшного мира, разбушевавшейся стихии, наконец, надежды на мистическое преображение жизни. Однако автор отказывается приводить эти мотивы «к общему знаменателю», примирять контрастные начала, он резко сталкивает «низкое» и «высокое», «действительность» и «мечту».
Эта принципиальная для Блока установка на стилевую дисгармонию была истолкована многими современниками поэта как художественная неудача или как вульгарное стремление певца Прекрасной Дамы «услужить» политическому режиму. Самый суровый отзыв принадлежал Ивану Бунину, который назвал поэму «набором стишков, то будто бы трагических, то плясовых, а в общем претендующих быть чем‑то в высшей степени русским, народным…». По мнению Бунина, «вышло нечто совершенно лубочное, неумелое, сверх меры вульгарное». Резкость бунинской оценки связана, помимо прочего, с принятым как аксиома (и ошибочным) мнением о «прославлении» Блоком революции. Но в другом Бунин прав – прав по сути, а не по форме высказывания: он верно отметил предельную дисгармоничность «Двенадцати».
Бунин был далеко не первым из тех, кто обвинял Блока в кощунственном надругательстве над идеалом, в шутовстве и «балаганности». Сходной была реакция близких Блоку младосимволистов на его первую пьесу «Балаганчик». Оставляя в стороне анализ содержания пьесы, напомним лишь, что ее ведущими «кукольными» персонажами были несчастный в любви Пьеро, его счастливый соперник Арлекин и возлюбленная Пьеро Коломбина. Центральное событие пьесы разворачивается на фоне снежной вьюги: Арлекин увозит Коломбину на санях, но она падает с саней в снег, оказывается «картонной» невестой. Когда в финале явившийся на сцену Автор пытается соединить руки влюбленных (Пьеро и Коломбины), декорации взвиваются, Автор убегает прочь, а оставшийся в полном одиночестве Пьеро начинает петь жалобную песню о своей неверной невесте.
Ведущее стилевое начало блоковской драматургии – ирония: благодаря этому все ставится под сомнение, ничто не может восприниматься буквально. Реализованная метафора падения идеала настойчиво используется Блоком и в другой пьесе – «Незнакомка», где главным оказывается образ «павшей звезды».
Единственное событие поэмы «Двенадцать» – убийство Катьки – происходит в центральной шестой главе. «Поздний вечер» приближается к полуночи, посетители «кабаков» разъезжаются по домам. Именно на этой хронологической границе, когда «двенадцать» на циферблате вот‑вот обернется «нулем», семантика вынесенного в заголовок числительного приобретает символическую неоднозначность. Символически неоднозначна и выполненная в манере кукольной «мультипликации» сцена убийства и предваряющие ее «портретные» описания («Крутит, крутит черный ус, / Да покручивает, / Да пошучивает…»; «Запрокинулась лицом, / Зубки блещут жемчугом…»). Нарочито примитивные фигурки и механические жесты персонажей напоминают о приемах блоковской драматургии, а само происходящее (падение Катьки в снег) отчетливо «рифмуется» с ситуацией «Балаганчика».
«Святая злоба» вооруженной черни оказывается неразделимой со злобой «черной» и неотвратимо влечет к «смертной скуке» (напомним, что этот мотив в лирике Блока связан с образами «страшного мира» и характеризует духовную деградацию, утрату идеала). Финальный образ «невидимого» Христа не просто многозначен, но и намеренно алогичен, создан соединением противоречащих друг другу характеристик. Поэтому он не поддается рассудочной расшифровке. Это отнюдь не канонический Христос: сама его фигура призрачна, едва различима на фоне «снежных россыпей».
Этот призрак феминизирован: «нежная поступь», «белый венчик из роз» – знаки того, что сам Блок называл «женственной восприимчивостью» и проявлениями артистизма, художнической натуры (в записи Блока 1918 г. есть такое прямое уподобление: «Иисус – художник»). Неоднозначна и семантика цветовых деталей образа. «Кровавый флаг» вызывает ассоциации не столько с цветом революционных знамен, сколько с пролитой в центральном эпизоде поэмы кровью. «Белый венчик из роз» может быть истолкован как деталь аллегорического образа Мадонны (такова средневековая художественная традиция), но одновременно допускает иное прочтение: как принадлежность похорон или как символ забвения, ухода, в конечном счете – смерти.
В любом случае, появление Христа в финальной строфе поэмы никак не мотивировано предшествующим текстом, никак не связано с внутренним обликом персонажей поэмы. Это единственный, но решающий знак присутствия автора, это блоковская лирически‑субъективная оценка всего происходящего. Революционная стихия подается Блоком в освещении двух несочетающихся правд. С одной стороны, это правда внешнего раскрепощения социальных низов: она в неизбежности социального возмездия за прежнюю несвободу. С другой стороны, это правда духовного (а значит, связанного с личностным, индивидуальным началом) освобождения от унизительной власти низменно‑телесного в человеке, от биологических инстинктов, от бойцовских рефлексов.
Носитель этой правды отсутствует на сцене вплоть до последнего явления. И лишь оно неожиданным ретроспективным светом заново озаряет вульгарные, плакатные фигурки персонажей и создает многослойную смысловую перспективу. Исчезают «потешные», условные декорации, и остается один образ‑символ, образ‑смысловая «воронка», втягивающий в себя смыслы прежних блоковских образных знаков идеального – Прекрасной Дамы, Незнакомки и, самое главное, самого лирического героя блоковской трилогии. Таков открытый финал блоковского лирического творчества.
«Они», персонажи поэмы, остаются грешниками на продуваемой ветрами земле, «он» – над ними и независим от них, над вьюгой, хаосом и над историей. Земля и небо, «дольнее» и «горнее» остаются разобщенными. Смысловой итог поэмы – трагически осмысляемое отсутствие фиксированного итога.
В соответствии с этим пафосом трагической разобщенности – композиция и стиль поэмы. Коротко назовем самое существенное. Хотя поэма – жанр эпический, в «Двенадцати» господствуют лирические принципы композиционной организации – те же, что свойственны блоковской лирике. В дневниковой записи Блок назвал свое произведение «рядом стихотворений под общим заглавием», т. е. сблизил «Двенадцать» с лирическим циклом. Хотя в поэме есть элементы хронологической и пространственной конкретики (зима 1918 г., Петербург), они подчинены масштабному авторскому видению: счет времени идет на эпохи, а пространство города соотносится с безбрежной далью космоса.
Отдельные главы соотносятся друг с другом как разнохарактерные эпизоды или лирические ситуации, которые связаны между собой системой «музыкальных» лейтмотивов. Важнейший из них – мотив пути (слово «идут» – наиболее частотное в поэме). Именно этот мотив линейного движения и становится организующим стержнем поэмы. Контрастны по отношению к нему мотивы снежной стихии, «черной злобы» и «смертной скуки», нарушающие линейную прогрессию шествия, придающие мотиву пути семантическую неоднозначность.
Тот же принцип контраста, дисгармонии – в композиции персонажей поэмы. Участники патруля – низы общества, голытьба. В их обрисовке Блок пользуется минимумом заостренных, экспрессивных деталей. Тот же принцип «портретирования» господствует в обрисовке ненавистных шагающим патрульным Ваньки, Катьки, в коротких характеристиках периферийных персонажей («старушки», «буржуя», «писателя‑витии», «барыни в каракуле»). Предельный случай контраста – зарифмованные в последней, самой важной строфе «голодный пес» и «Исус Христос».
Единственное событие поэмы – убийство ни в чем не повинной Катьки – помещено автором в самый центр поэмы и подается как стихийный акт («преступления» нет, потому что для убийц не существует нравственных норм, они – «дети природы», воплощение глубинных «низменных» стихий). Все остальное в поэме чрезвычайно разномасштабно и разнохарактерно: отрывистые реплики, разрозненные картины зимнего городского быта, угрозы и жалобы, восклицания и вопросы, частушки и городской романс. Автор подает весь этот пестрый и разноголосый материал без комментариев. Его позиция – в характере художественного преломления попадающего в поле зрения материала, в самих принципах монтажа эпизодов. Это принципы диссонанса, нарочитого (почти гротескного) заострения. Динамика поэмы – в резкости острых стилевых столкновений.
Принцип неожиданности, цветового или ритмического контраста, сбоя, смещения заявлен уже первой строфой:
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер –
На всем божьем свете!
Первые три стиха – двустопный хорей. Этот размер в четвертом стихе неожиданно сменяется трехстопным анапестом, за которым снова следует двустопный хореический стих, а за ним – трехстопный дольник. Такие чередования стихотворных размеров, а местами и отказ от стихотворного метра – общий ритмический принцип поэмы. Используется и раёшный стих, организуемый рифмой:
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут…
Поэма полиритмична и многоголоса. Композиционно объединены в художественное целое автономные, почти самостоятельные стихи, каждый из которых имеет собственную интонацию, размер, тему: выкрики, призывы, стих‑плакат, стих‑молитва, частушка. Многие стихи обрываются на полуслове. Повторяющаяся пауза играет очень важную роль в поэме: она создает ощущение огромного пространства, насыщенного грозовым воздухом:
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Тра‑та‑та!
Холодно, товарищи, холодно!
– А Ванька с Катькой – в кабаке…
Динамика поэмы рождена духом острейших столкновений, противоречий. Сам стих подчинен закону контрастных сочетаний: короткие, рубленые строки внезапно сменяются растянувшейся фразой. Лексика поэмы отличается вызывающей злободневностью: политический и блатной жаргон, смешение высокого и низкого, подчеркнутый отказ от литературной рафинированности и интеллигентщины.
Загрузка...